— Бобры не будут против того, что вы их плотины используете?
— Мы договорились. После добровольцев они наши лучшие помощники.

В Свердловской области введен режим ЧС по лесным пожарам. Регион горит на земле и под землей. Природные пожары бьют все рекорды — на территории зафиксировано максимальное количество термических точек для этого периода за всю историю наблюдений. Об этом на неделе заявил глава МЧС Куренков на совещании с Путиным, оценив ситуацию в области как самую сложную в стране.

Таёжный, Неустроева, Висим, Карпинск, Прогресс и, пострадавшая больше всех, Сосьва — у всех на слуху и на виду. Между тем, есть пожары, которые особо и не видно, они под землей. Но угроза, которую они несут, не меньше, а во многих случаях и больше, чем при открытом горении леса. Опасность торфяных пожаров часто недооценивают, говорят специалисты, и это приводит к трагическим последствиям.

Туман с бензопиреном

Примерно в 30 км от Екатеринбурга, на подъезде к Верхнему Дуброво, — легкая дымка над хвойным молодняком и стойкий запах гари. Вдоль трассы быстрым шагом идет человек невысокого роста в желтом огнестойком костюме, в кармане — шипит рация. У этого человека есть немного времени, чтобы поговорить — сначала с местными чиновниками, потом со мной.


— Вы в белых кроссовках? Отличная обувь для торфяника, — замечает Григорий Куксин. Рекомендует мне подтянуть носки и заправить в них джинсы. Добровольцы, в эти дни плотно работающие на очагах, снимают с себя по пять-шесть штук клещей, которые на весенних торфяниках «разогрелись» и развели активность раньше обычного.

По пути Григорий просит не рассчитывать на зрелище.

— Журналисты обычно хотят картинку, а потом расстраиваются, что огня как такового нет. И выглядит все не так уж и опасно. Но, я вас уверяю, торфяной пожар — не так прост, каким кажется.

Григория Куксина называют одним из лучших специалистов в мире по тушению торфяных пожаров. Он приехал в регион на несколько дней по просьбе уральских добровольцев, чтобы скоординировать их работу и помочь с инструкциями на тушении сложного горения, которое медленно расползается по территории некогда осушенных болот.



Территория вокруг обманчива и напоминает скорее последствия лесного пожара, чем какую-то активную его фазу. Черный сухостой, черные пучки травы, черный хворост и срезы вдоль каналов. Белые стволы берез, поваленные на черную землю. Не сразу замечаешь, что в глубине леса откуда-то из нутра этих гигантских костровищ поднимается дым.

По словам Григория, торфяные пожары — самые мифологизированные из всех видов возгораний.


— Едва дымочек идет из земли, да? Безобидно выглядит. Но, во-первых, от этого торфяного очага и случаются травяные и лесные палы. Жить рядом с такой тлеющей землей — как на пороховой бочке или на вулкане. Там, под завалами, небольшая температура, градусов 600. Но этого достаточно, чтобы летом или осенью вспыхнула древесина.

Вторая угроза, которую несут тлеющие торфяники, — едкий дым. Тот самый, который год за годом окутывает Екатеринбург.

— Это самый токсичный дым. Если лес горит с температурой 1000 градусов, то здесь 150, 200, 300, 600… Маленькая температура для пожара — это плохо. Это значит, что органика сгорает не полностью, и на выходе будет не углекислый газ и вода, а огромная палитра самых разных ядовитых продуктов. В том числе, угарный газ, который приводит к отравлениям, гипоксиям, а также более опасные вещества. Например, бензопирен. Это канцерогенное вещество первого класса опасности. Одно из самых опасных химических соединений для человека, которое вызывает онкологические заболевания.

Еще одна особенность дыма от торфяников, по словам Григория, в том, что он выделяет много сажи, на которой адсорбируются все остальные загрязнители.

— Дым тяжелый, он стелется невысоко, и когда мы в городе получаем торфяное задымление, — это и бензопирен, и угарный газ, и формальдегид, и все городские загрязнители на частицах сажи, которые попадают в ваши дыхательные пути. Потом, после сильных задымлений в городах, еще несколько лет мы видим рост смертности, в том числе прерванные беременности и последующую детскую смертность, рост онкологических заболеваний. Есть много мировых исследований на эту тему.

Кроме того, по словам Григория, в целом с единицы торфяника выделяется на порядок больше продуктов горения, чем с обычного лесного пожара.

— Возраст болот, на которых мы с вами сейчас стоим, несколько тысяч, может, десяток тысяч лет. Болота — это самые древние экосистемы. И сейчас то, что накапливалось здесь тысячелетиями, выделяется в атмосферу вот с этим «безобидным» дымком…


Бешамель без комочков

Торфяной пожар вблизи Верхнего Дуброво, по словам Григория, по многим параметрам один из самых проблемных в регионе. Во-первых, он огромный.

— Сложно точно назвать площадь. По моей оценке, территория, где видны следы воздействия открытого огня, — около 700 га. Болота занимают примерно половину. На болотах — порядка 70 очагов горящего торфа. Думаю, это около двух-трех гектаров, но точно назвать не берусь. В любом случае, для торфа это очень много.

Другая проблема в том, что горящие в этих местах торфяники по задымлению — потенциально одни из самых опасных. Дело даже не в канцерогенах, а в дыме как таковом.

— Если его не потушить, скоро он будет задымлять трассу, населенные пункты и подлеты к аэропорту Кольцово.

Напомним, в середине апреля на трассе P-351 Екатеринбург — Тюмень в районе Верхнего Дуброво вводили ограничения по скорости и выставляли посты ДПС. Причиной практически нулевой видимости стал лесной пожар. Тогда тракторы проложили по периметру болота минерализованные полосы (очищенные путём окапывания или опашки от горючих материалов до минерального слоя почвы полосы земли — прим.ред.), однако пожар остановили не на торфе, и тление продолжилось.

— В истории с торфяными пожарами недостаточно остановить открытое горение. И, к сожалению, от горящей травы загорелись края каналов и сама земля.

Фото: Мария Васильева

Григорий подходит к котловану с бурой грязевой жижей.

— Вчера здесь был очень тяжёлый очаг. Вот так должен выглядеть финал работы. Все распилено, залито, жидкая грязь. Кстати, знаете, почему девчонки у нас лучше справляются с тушением торфа? Потому что они лучше перемешивают и знают, что такое тесто без комочков.

— Или бешамель?

— Вот, вы уже поняли суть. Такой вот соус у нас вышел, только масштабами чуть побольше.

Торф, по словам Григория, в каком-то смысле похож на муку. Он очень плохо смачивается, его нужно тщательно перемешивать.

— Если мы просто польем воду вот сюда, — Григорий берет кусок черной почвы, — она никак не проникнет в глубину этого плотного торфяного войлока. А когда он начинает гореть, в нем вскипает смола, и на контакте с воздухом образуется смолистая пленочка. То есть, когда торф горит, он смачивается еще хуже. Этот тот случай, когда, например, сбросы воды с самолетов вообще бесполезны.


Вдоль канала — длинные рукава, на десятки метров уходящие далеко вглубь леса, мотопомпа собирает мутную воду.

— Это ближайший к очагу канал с водой. Грязевая помпа, магистраль, разветвление, там ещё одна помпа, которая повышает давление, и далеко в лесу — рабочая линия со стволами.

Главная задача добровольцев на очагах — перемешать тлеющие торфяники струей воды под большим давлением. Но перед этим нужно распилить деревья, упавшие из-за подгоревших корней.

— Видите, все деревья на этом месте попадали? Значит, у них повреждена корневая система. Внизу горит. Чтобы начать тушить, нам надо всю эту кучу упавших стволов распилить и разобрать. Очень много тяжелой, грязной физической работы. Но проблема в том, что так мы будем тушить до зимы и, вероятно, пожар будет развиваться быстрее, — говорит Григорий.

Сейчас проливка очагов — это необходимая тактика. Со стратегией на будущее немного сложнее.




Как задержать воду?

Григорий открывает на ноутбуке карту с отмеченными очагами горения. Десятки желтых меток окружены сетью каналов, и создается впечатление, что воды вокруг тления достаточно. Но вода уходит.

— Вся эта пестрая причудливая полосатость на космоснимке — это осушительные каналы. Когда-то здесь было просто застойное болото, которое снизу подпитывалось грунтовыми водами. Потом пришли мелиораторы и осушили территорию, создав сеть каналов. Вот здесь, на самых крупных, мы измеряли, куда течет вода. Вот сюда вытекает река Камышенка. Вода медленно, но верно, из этих каналов утекает — каждую секунду уходит примерно десять литров воды. Если к лету мы придем с непотушенными очагами и пустыми каналами — это станет нерешаемой проблемой, — говорит Григорий.

По его словам, главное, что нужно сделать на этой территории, — удержать воду. Для тушения очагов на этом торфянике требуется сотни тысяч тонн. На один квадратный метр уходит примерно тонна воды.


— Пока запасы воды здесь есть. Чтобы ее удержать, нужно перекрыть самые главные каналы, мы с добровольцами накануне обследовали все вокруг и нащупали подходящие точки с высокими берегами. Нашли места, куда можно попробовать загнать трактор и построить плотины.

Трактор и солярку пообещали обеспечить местные власти, основу для плотины — обеспечили бобры.

«СОБР бобр»

— Бобры? Вы серьезно?

— Да-да, — невозмутимо продолжает Григорий и с картой в руках обсуждает с добровольцами план действий. — Вот здесь, между сосновым лесом на холме и более-менее высоким берегом на другой стороне, бобры построили свою плотину. Нам нужно прямо поверх нее уложить слой грунта, то есть мы еще где-то на метр ее поднимем. И делаем из бобровой длинненькую плотину метров на 50. Потом вот по этой плотине переедем сюда, потом к другой бобровой плотине и поднимаем ее там. И у нас вода перестанет уходить с болота, начнет накапливаться и подтапливать некоторые очаги. А в других местах, где задержится вода, мы сможем использовать мотопомпы.

— А бобры не будут против того, что вы их плотины используете?

— Мы с ними договорились. Бобры вообще-то водоплавающие животные, а не огнеупорные. Поэтому они будут только за, — говорит Григорий.

По его словам, бобры (после добровольцев) — лучшие помощники в тушении торфяников. Вода пока сохраняется в этих местах благодаря плотинам, которые построили эти животные за последние десятилетия.

— Здесь когда-то была целая система советских сооружений для удержания воды в каналах — гидрозатворы, шандоры… Но они давно вышли из строя, и с 70-х годов никто этим не занимался. Кроме бобров.

Все берега местных каналов дренированы норами. Когда горит торфяник, огонь легко «цепляется» по ним, начинает тлеть и заставляет бобров искать новые домики.


— Наша работа для них во благо. Жить посреди огня небезопасно, особенно в это время, когда самки выводят потомство. К тому же из-за пожаров практически выгорает их кормовая база — молодые осины. Дефицит корма вынуждает бобров искать пропитание в каких-то отдаленных местах, где они становятся легкой добычей для хищников, — говорит Григорий. — Конечно, бобры огорчатся, когда мы их потревожим и немного реконструируем плотины, но зато в итоге огонь не доберется до их жилища.

Кстати, по словам Григория, когда-то в России преобладали бобры обыкновенные, но к ХХ веку их практически истребили.

— Потом их стали разводить и попробовали скрестить с канадскими бобрами, думая, что это один и тот же вид. Но оказалось, что у них разное число хромосом, и они не скрещиваются. Так канадские бобры, более крупные и выносливые, постепенно вытеснили обыкновенных.

То есть, велика вероятность, что плотины на местных болотах соорудили наши западные партнеры. Надеемся, что канадские бобры со своей благотворительностью не подведут добровольных пожарных под статью об «иностранных агентах». Впрочем, добровольцы просили особенно подчеркнуть, что они — вне политики. Среди них есть люди с диаметрально противоположными взглядами на мировые события, но это не мешает им всем вместе бороться со стихией, которая не разделяет людей на «своих» и «чужих».

Кто тушит пожары

По словам Григория Куксина, пожар — этот тот случай, который действительно объединяет людей самых разных взглядов, возраста и социального положения.

— Знаете, у меня даже в кои-то веки нет критики в адрес чиновников, потому что тут объективно некого критиковать. Ситуация тяжелая, но пожар никто не прячет, каждый на своем месте пытается сделать все возможное. Администрация, пожарная охрана, добровольцы… Все держится на доверии, личных договоренностях и взаимодействии.




В день, когда мы встретились с Григорием, на очагах работали около двух десятков добровольных пожарных. Это, по его словам, «коалиция» из нескольких волонтерских организаций. Основная группа — «Добровольцы быстрого реагирования» из Екатеринбурга, которые объединились в 2021 году на тушении крупных лесных пожаров. Также на уральские торфяники приехали коллеги Григория по Greenpeace и сотрудники заповедника «Денежкин камень».


Взаимодействие и взаимовыручка для волонтеров — ключевое. Так, добровольным пожарным помогают поисковики из команды ЛизаАлерт и наоборот.

— Мы им помогаем на поисках людей, они нам помогают на пожарах. Например, волонтеры ЛизаАлерт разработали программу для координации на новых местах, которая создает сетку с точками на карте по типу «морского боя» — А1, Б2… Программа заливается во все телефоны и навигаторы и помогает людям ориентироваться в незнакомом лесу. Здесь, например, программа отлично покрыла всю территорию и мы можем координировать свои действия, ориентируясь на выстроенные точки, — говорит Григорий. Также добровольцы обмениваются техникой, в том числе беспилотниками, и проводят обучение друг для друга.



Как не надо избавляться от клещей

А теперь внимание: рубрика «вопросы дилетанта». Отвечает Григорий Куксин.

— Как понять, что торф потушен, если не видно огня?

— Когда много лет назад я тушил свое первое болото, мне сказали: «Потушил? Молодец. Теперь копай». Я говорю: зачем копать, там же вода! В итоге копаешь, засовываешь туда руку, и по выражению твоего лица становится ясно, потушил ты или нет (смеётся). То есть после того, как все пролил, нужно проверить: если холоднее руки — все в порядке, если теплее — нужно ещё воды.

Конечно, есть более эффективный способ — щуп-термометр. Это полутораметровый металлический градусник. Опускаем его на глубину через каждые несколько десятков сантиметров. Если температура больше 40 градусов, ещё раз всё раскапываем и проливаем.

Фото: Владислав Постников / Вечерние ведомости

— Такое часто бывает?

— Постоянно. Вчера — 10 часов непрерывного копания и перемешивания, 20 человек и 100 квадратных метров.




— Сколько пожарных машин нужно, чтобы потушить такой торфяник?

— Здесь каждый день работает пожарная охрана, но проехать на машинах в глубину леса они не могут. Пожарная машина, которая создана, в первую очередь, для города, здесь не может использоваться также эффективно. Ей нужна, например, глубина воды больше полутора метров, и более-менее твердый подъезд к месту, откуда можно брать воду. Одна полная пожарная машина привозит где-то две с половиной тонны воды. То есть одна машина может потушить два с лишним квадратных метра торфяника. Поэтому подвозной водой тушить все это бессмысленно.

— Откуда у добровольцев техника и амуниция?

— Практически все покупают сами. Что-то приобретаем в складчину. Например, купили мотопомпу. Правда, дешевую, китайскую, за 20 тысяч. А хорошая плавающая мотопомпа, которую хотелось бы ребятам, стоит тысяч 500.

— Зачем люди жгут траву?

— Две главные причины. Первая — в том, что якобы на выгоревшей земле трава лучше растет. Но это миф. Просто зеленую траву лучше видно на черной земле. На самом деле она сильно повреждена.


Вы будете смеяться, но вторая по популярности причина — клещи (вы заправили джинсы в носки?). Люди уверены, что, поджигая траву, они могут избавиться от клещей. Навсегда. Знаете, возможно, какая-то часть клещей действительно пострадала от горящего торфяника. Но, судя по их активности, которую мы видим в эти дни в лесу, их только подогрели и разозлили.

Поддержать редакцию