Глеб Самойлов: «Эту деградацию не остановить»
Рок-идол – о поэзии, музыке и главном в своей жизни
23.10.2018
В октябре легендарный Глеб Самойлов презентовал в Екатеринбурге новый альбом группы The Matrixx «Здравствуй». С нами рок-идол поделился своим мнением о повальной деградации, о своей «подвальной» музыке, о нынешнем состоянии поэзии и, главное, об отношении к самому себе.
– В одном из интервью вы сказали, что сейчас идёт деградация поколений. По вашему мнению, это из-за увлечения энтропией. А вы сами как-то пытались повлиять на то, чтобы деградацию поколения остановить?
– Против энтропии не поборешься – на то она и энтропия. Деградация сейчас наблюдается как нравственная, так и интеллектуальная. Я тоже деградирую. Как остановить этот процесс – понятия не имею. Знал бы – тогда я, наверное, был бы президентом всея Руси. И всего мира. И всей Вселенной.
– Вашу музыку слушают представители разных поколений, которые выросли в период неодинаковых политических ситуаций. Если поколение, выросшее в Советском Союзе, знает, что такое госидеология и против чего они бунтовали, то сейчас молодежи, в принципе, разрешено все, что не запрещено законом. Чем, на ваш взгляд, отличаются поклонники вашего творчества разных поколений?
– А, в принципе, почти ничем. Они также привыкли жить в рабстве. А вообще, я не могу дать конкретную характеристику поклонникам нашей группы. Уникален ведь каждый, правильно? На каждом концерте я вижу всех, и все они – абсолютно разные люди.
– Сейчас многие молодые музыкальные коллективы говорят о том, что, если бы в Екатеринбурге сохранился рок-клуб, они бы не вошли в него, а пошли своей дорогой. Как вы думаете, это было бы правильным решением?
– Сейчас – да. Поэтому он и не сохранился: все дороги были уже открыты, по крайней мере номенклатурно. И все так и сделали – пошли своими дорогами. Я сам застал самый финал свердловского рок-клуба и в его жизни никогда не участвовал.
– Начинающие музыкальные группы когда-либо обращались к вам за помощью?
– Это было давно. Сейчас ко мне никто с таким не обращается. Да и как я могу им помочь? У меня самого группа молодая, нам исполнилось всего восемь лет. Нас-то раскрутить невозможно, поэтому мы не раскручиваем группу и играем музыку какую-то такую… подвальную. Пока что широкий зритель не востребовал нас. И, думаю, не востребует никогда. Поэтому что я могу посоветовать молодым группам? Ничего. Слово доброе сказать – да, могу.
– Как вы думаете, какими должны быть хорошие стихи? Честными?
– Нужно писать о себе и своём восприятии мира. Я уверен: любой человек пишет о себе. Я пишу стихи так же, как и все остальные. Только более откровенно. А свои ненастоящие стихи я просто не помню, точнее, чувствую их и стараюсь сразу же забыть.
Вообще, я не умею воспринимать стихи отдельно – ни свои, ни чужие. Поэтому я смог оценить творчество поэта Алексея Никонова, только когда он читал стихи вживую – тогда мы и познакомились. Выступающий со своими стихами – это немного другое, чем просто напечатанные слова.
– А как вы думаете, остались ли после Ильи Кормильцева «большие» поэты?
– Знаете, я думаю, его в принципе нельзя воспринимать отдельно как поэта, как редактора, как переводчика. Он был и тем, и другим – и всё это сразу. Плюс ко всему он был большим коммуникатором – через него пересекалось огромное множество людей с разными мнениями. Помимо Кормильцева, я такой фигуры не знаю.
– Как вы относитесь к оценке стихотворений?
– Из меня критик плохой, на самом деле. Я работаю по принципу «нравится – не нравится». Для меня главное, чтобы меня что-то поразило. Разбирать то, что мне не понравилось, по частям я просто не могу. А разбирать то, что меня поразило, невозможно. Поскольку не имеет никакого смысла то, чем оно меня поразило. Главное, что это случилось.
– А как вы вообще относитесь к редактуре стихов?
– К своей редактуре я отношусь положительно. А чтобы кто-то меня редактировал – нет! Чтобы кто-то менял мои мысли, мои чувства, даже мой язык, если он корявый? Нет, не хочу.
– Чем вы заняты сейчас помимо музыки?
– Я загружен другими видами общественной деятельности – самоорганизацией и организацией пространства вокруг себя. Сейчас память становится всё уже и уже, «оперативка» всё меньше и меньше. Поэтому сейчас я стараюсь решать в первую очередь свои задания, шаг за шагом.
– А интересуетесь ли вы чужими жизнями? Новости читаете?
– Новостями не интересуюсь вообще. Ну, иногда я захожу, вижу в новостных лентах каких-то абсолютно неизвестных мне людей, чья жизнь мне не интересна. Мне не интересны новости, учитывая то, как их подают.
Помню, на каком-то сайте увидел: «Срочная новость! Срочная новость!». Читаю – а там какая-то ерунда, каждый чем-то грозит стране. Но я пойму, что это обо мне, только тогда, когда ядерная бомба разорвётся под моим окном. У меня своя жизнь.
– В одном из интервью вы сказали, что сейчас идёт деградация поколений. По вашему мнению, это из-за увлечения энтропией. А вы сами как-то пытались повлиять на то, чтобы деградацию поколения остановить?
– Против энтропии не поборешься – на то она и энтропия. Деградация сейчас наблюдается как нравственная, так и интеллектуальная. Я тоже деградирую. Как остановить этот процесс – понятия не имею. Знал бы – тогда я, наверное, был бы президентом всея Руси. И всего мира. И всей Вселенной.
– Вашу музыку слушают представители разных поколений, которые выросли в период неодинаковых политических ситуаций. Если поколение, выросшее в Советском Союзе, знает, что такое госидеология и против чего они бунтовали, то сейчас молодежи, в принципе, разрешено все, что не запрещено законом. Чем, на ваш взгляд, отличаются поклонники вашего творчества разных поколений?
– А, в принципе, почти ничем. Они также привыкли жить в рабстве. А вообще, я не могу дать конкретную характеристику поклонникам нашей группы. Уникален ведь каждый, правильно? На каждом концерте я вижу всех, и все они – абсолютно разные люди.
– Сейчас многие молодые музыкальные коллективы говорят о том, что, если бы в Екатеринбурге сохранился рок-клуб, они бы не вошли в него, а пошли своей дорогой. Как вы думаете, это было бы правильным решением?
– Сейчас – да. Поэтому он и не сохранился: все дороги были уже открыты, по крайней мере номенклатурно. И все так и сделали – пошли своими дорогами. Я сам застал самый финал свердловского рок-клуба и в его жизни никогда не участвовал.
– Начинающие музыкальные группы когда-либо обращались к вам за помощью?
– Это было давно. Сейчас ко мне никто с таким не обращается. Да и как я могу им помочь? У меня самого группа молодая, нам исполнилось всего восемь лет. Нас-то раскрутить невозможно, поэтому мы не раскручиваем группу и играем музыку какую-то такую… подвальную. Пока что широкий зритель не востребовал нас. И, думаю, не востребует никогда. Поэтому что я могу посоветовать молодым группам? Ничего. Слово доброе сказать – да, могу.
– Как вы думаете, какими должны быть хорошие стихи? Честными?
– Нужно писать о себе и своём восприятии мира. Я уверен: любой человек пишет о себе. Я пишу стихи так же, как и все остальные. Только более откровенно. А свои ненастоящие стихи я просто не помню, точнее, чувствую их и стараюсь сразу же забыть.
Вообще, я не умею воспринимать стихи отдельно – ни свои, ни чужие. Поэтому я смог оценить творчество поэта Алексея Никонова, только когда он читал стихи вживую – тогда мы и познакомились. Выступающий со своими стихами – это немного другое, чем просто напечатанные слова.
– А как вы думаете, остались ли после Ильи Кормильцева «большие» поэты?
– Знаете, я думаю, его в принципе нельзя воспринимать отдельно как поэта, как редактора, как переводчика. Он был и тем, и другим – и всё это сразу. Плюс ко всему он был большим коммуникатором – через него пересекалось огромное множество людей с разными мнениями. Помимо Кормильцева, я такой фигуры не знаю.
– Как вы относитесь к оценке стихотворений?
– Из меня критик плохой, на самом деле. Я работаю по принципу «нравится – не нравится». Для меня главное, чтобы меня что-то поразило. Разбирать то, что мне не понравилось, по частям я просто не могу. А разбирать то, что меня поразило, невозможно. Поскольку не имеет никакого смысла то, чем оно меня поразило. Главное, что это случилось.
– А как вы вообще относитесь к редактуре стихов?
– К своей редактуре я отношусь положительно. А чтобы кто-то меня редактировал – нет! Чтобы кто-то менял мои мысли, мои чувства, даже мой язык, если он корявый? Нет, не хочу.
– Чем вы заняты сейчас помимо музыки?
– Я загружен другими видами общественной деятельности – самоорганизацией и организацией пространства вокруг себя. Сейчас память становится всё уже и уже, «оперативка» всё меньше и меньше. Поэтому сейчас я стараюсь решать в первую очередь свои задания, шаг за шагом.
– А интересуетесь ли вы чужими жизнями? Новости читаете?
– Новостями не интересуюсь вообще. Ну, иногда я захожу, вижу в новостных лентах каких-то абсолютно неизвестных мне людей, чья жизнь мне не интересна. Мне не интересны новости, учитывая то, как их подают.
Помню, на каком-то сайте увидел: «Срочная новость! Срочная новость!». Читаю – а там какая-то ерунда, каждый чем-то грозит стране. Но я пойму, что это обо мне, только тогда, когда ядерная бомба разорвётся под моим окном. У меня своя жизнь.
Ксения Нигамаева © Вечерние ведомости
Читать этот материал в источнике
Читать этот материал в источнике
73% екатеринбурженок ждут подарок-сюрприз на День матери
Суббота, 23 ноября, 16.43
Бастрыкин поручил доложить о расследовании ДТП, в котором погибли двое юных велосипедистов
Суббота, 23 ноября, 16.42
Дмитрий Медведев посетил «Уралвагонзавод» в Нижнем Тагиле
Суббота, 23 ноября, 16.19